Как это развидеть?

Настал тот день, когда мир проснулся с трупными пятнами в голове. В сети вполне нормальные, умственно полноценные люди с самого утра обсуждают, как и как долго должен лежать труп, чтобы на нем появилось вот такое пятно, такое и еще такое. А когда люди обсуждают это, едва проснувшись, значит, и засыпали они с этим, и в жизнь их уже введена инъекция трупного яда. И если люди срочно не примут противоядия, дела их плохи.

Восемь лет назад я стояла на майдане в Киеве. Вокруг меня росли горы стухших цветов. Эти цветы распространяли запах тления. Люди вокруг уже славили свою «небесную сотню», и меня тревожно настораживал и запах этих цветов, и сладострастие в скорби. Скорбь собравшихся была и сладострастной, и тлетворной. Здоровый нос не мог этого не уловить. И я подумала: это – секта. Какая-то некрофильская секта, которой нравится лишать людей жизни, а потом испытывать эмоции ненависти к тем, не будь кого все было бы хорошо, все было бы прекрасно, и эти мертвецы были бы живы. Секта, движущей силой которой стала ненависть к другой стране, и чем больше мертвецов, тем больше ненависти и тем больше силы. А приобщиться к этой секте было просто – испытать экстаз сладострастной скорби по мертвецам и ненависти к России.

Я с сочувственным интересом смотрела на российских и иностранных коллег-журналистов, приобщавшихся некрофильского экстаза. Им чудился в тлетворном духе воздух свободы, и я с надеждой думала о том, что когда они уедут домой, отойдут от этого кладбища сгнивших цветов подальше, их головы проветрятся, и они вернуться в здоровое нормальное состояние человека, который никого не ненавидит. Особенно не ненавидит тех, с кем лично не знаком. Особенно не ненавидит целую нацию – российский народ. Но я ошибалась. Четвертого апреля две тысячи двадцать второго года настал тот день, когда половина мира вступила в эту секту и начала засыпать и просыпаться с мертвецами в голове.

Неделю назад я стояла у штабелей тел украинских военных в Волновахе. Я даже не сразу поняла, что это тела. Не ожидала их увидеть, и поэтому спросила – «А что это?». «Смотри хорошо» – ответил военный, шедший следом за мной. Я подошла ближе, присмотрелась и всё увидела.

– Это же люди, — сказала я.

– Люди, — просто без всякого злорадства ответил военный, и в его тоне я услышала тихое почтение к смерти.

Я не знаю, что творили эти конкретные военные ВСУ, которые смотрели на меня затекшими глазами из общей кучи. Наверняка, много плохого, ведь я уже прошла по Волновахе и послушала свидетельства людей. Только перед смертью все отступило. Если они и были в чем виноваты, то смерть избавила их от суда на этой земле.

– А им будут гробы? – спросила я.

– Сначала гражданским, — виновато сказал рабочий. – Вы лучше туда зайдите, — он показал на ангар, в котором лежали тела гражданских, — там спросите про украинцев. Ну а что, страшно тебе? — всмотревшись в меня, спросил он, перейдя на «ты».

– Нет. Но так не должно быть, — ответила я, имея в виду, что тело – любое тело – должно быть прибрано.

Потом я ходила по ангару, разглядывая тела гражданских, бормотала себе под нос, пока ко мне не подошел тот же рабочий и не сказал – «Да что ты заладила – катастрофа, катастрофа? А куда ж ты их денешь сейчас? Кладбища заминированы. Будут гробы, приберем».

Это не первый раз в моей жизни, когда я вижу горы тел. С четырнадцатого года я заходила в морги Донецкой Народной Республики после массированного обстрела города вооруженными силами Украины. Но каждый раз я смотрю на тела как впервые. Глядя на них можно испытывать только одно желание – чтобы поскорее им отдали дань уважения – предали земле. Кем бы эти люди ни были. Какие бы действия ни совершали. Кем бы они ни были, ты все равно говоришь им про себя – «Люди, простите», и если веришь в Кого-то, можешь еще молитву прочесть. Но точно не хватать их, мертвых и окончательно беззащитных, и не тащить на театр военных действий, чтобы они там стали не только предметом и реквизитом, но и действующими лицами страшной пьесы, которую Украина показала вчера всему миру. Пьесы, в которой главные роли уже не при жизни сыграли мертвецы.

Уже и без меня сказали о том, что российская армия, вышедшая четыре дня назад из Бучи, не стала бы оставлять после себя на дорогах такое. Уже и без меня напомнили – на Украине массово раздали оружие. А оружие в руках безнаказанного и некультурного человека – это чья-то смерть.

Все было сказано без меня. К чему множить слова? Могу только добавить: тело человека, погибшего насильственной смертью, вообще-то кричит о своих последних минутах. Оказавшись рядом с ним, ты каким-то иным чувством понимаешь: человек страдал, ему было страшно. И если ты не сектант, ты не потянешь его на подмостки и не заставишь мертвеца играть роль, которую он при жизни не соглашался играть.

Все, что было сказано мной выше – страшно. Не по-человечески страшно. Но это – не самое страшное. Что же оно?

Несколько дней назад мы посмотрели видео пыток российских военных. Это – страшное зрелище. Это – не подделка. Людей пытали, пытки снимали, а потом показали нам. Большой мир этого практически не осудил. Россияне, которые сейчас «воют в истерике» по Буче, сделали вид, будто ничего не видели, а некоторые еще и позлорадствовали. Украинская так называемая власть заявила, что осуждает распространение таких видео. Но она не осудила самого факта пыток. Хотя до каких-то голов все-таки начало доходить, с кем Россия имеет дело на Украине. Положение нужно было срочно спасать. Необходимо было противопоставить реальному украинскому преступлению нереальное, но холодящее в жилах кровь преступление России. Так родилась Буча. И Украина в очередной раз продемонстрировала, как она любит играть в смерть. Но и это, по-прежнему, не самое страшное.

Самое страшное вот что – для того, чтобы поверить в этот спектакль, в котором главные роли играют уже загнившие мертвецы, нужно быть к этому предрасположенным. Помните условие вступления в секту – сладострастие скорби и ненависть. Нужно быть прокаженным ненавистью, чтобы, отрекшись от логики и здравого смысла, входить в эмоциональный экстаз и там, внутри него, даже испытывать извращенное удовольствие. И вот она моя ошибка – восемь лет назад, стоя на майдане, я полагала, что это извращенное удовольствие – удел немногих. Теперь я вижу, как майдан расползается по миру, и журналисты, европейские политики вступают в секту, которая безо всякого уважения дирижирует мертвыми телами, дергая их за информационные веревочки. И половина мира не может сбросить морок – слишком ненавидит Россию и Путина, и потому готова сладострастно поверить в любые российские преступления.

Глупые примитивные спектакли Украины – вовсе не сделаны профессионально. В другие времена европейские эстеты носы бы воротили от такой деревенской западно-украинской самодеятельности, но теперь нет – ведь в их носах размножились бактерии ненависти. И как-то странно, как-то нелепо об этом говорить, но кажется одна маленькая Украина начала манипулировать всей Европой и Западом, а люди теперь, просыпаясь по утрам, обсуждают трупные пятна. Но не требуют суда и следствия. Не призывают к ответу тех преступников, которые действительно лишили жизни этих несчастных людей. Потому что в глубине души каждый новопреставленный сектант боится правды – она лишит его сладострастного убеждения в том, что Россия – зло. Она лишит его удовольствия, которое приносит ненависть к России.

Мир заболел. Ему нужно срочно украинский спектакль развидеть.

– А как развидеть то, что мы видели сегодня? – спросила я прокурора по дороге в Донецк. Он – военный прокурор, еще и не такое видел. А сейчас видит по-многу и каждый день.

– Что развидеть? – с любопытством спросил он.

– Да вот людей, — начала я, — как он лежали, их руки, глаза и эти одеяла…

– Стоп, — сказал он. – Сейчас это – часть нашей жизни. Не надо на этом зацикливаться, мозги могут поехать. То, что ты сегодня видела, это людское горе. И если ты можешь поучаствовать в том, чтобы горя было меньше, просто вноси свою лепту. Так на душе будет легче.

Этим советом мог бы воспользоваться весь мир. И ему стало бы легче. 

Отблагодарить

Добавить комментарий