Достав из багажника пакеты, Степан потоптался у забора, отделяющего двор от соседнего. Забор совсем покосился с тех пор, как Степан был тут в последний раз. Старые его доски почти лежали на земле, портя благополучный вид двора, а с той стороны по ним полз хмель, цепляясь за верх крючковатыми жгутами. В пакетах лежали коробочки с голубцами, блинчиками, жирным пловом с бараниной и барбарисом, большой жареный карп, суши и малина. Малину Степан брал для Аси – в фудмолле на Белорусской рядом с архитектурным бюро, где работал. Из фудмолла он поехал за Асей, ждал на парковке в ее дворе, от нечего делать читая рецензии на новые сериалы.
Полчаса назад он ей звонил, она собиралась. Сейчас Асяопаздывала на пятнадцать минут, и только Степан собралсяснова ей позвонить, как от нее самой пришло сообщение.Он прочел его и до него долго не доходил смысл написанного. Степан перечитал сообщение четыре раза. Ася писала, что никуда с ним не поедет, их отношения завершены. Накануне они не ссорились. «Что случилось?» – написал он. Вверху экрана появились слова – «Ася печатаетвам сообщение». Степан остановил взгляд на бетонной стене дома, ему показалось, она надвигается на него.«Ничего, — ответила Ася. – Мы встречаемся уже восемь месяцев. Кажется, уже хватит. Отношения себя изжили». «Изжили?» – растерянно повторил вслух Степан. Он набрал ее номер. «Что происходит-то?» – спрашивал он после каждого гудка. Он задал этот вопрос десять раз, но Ася на звонок не ответила. «Мне больше нечего сказать, — написала она. – Не звони, это ничего не изменит». Степан бросил телефон на соседнее кресло, промахнулся, телефон упал, и он полез его доставать. Когда он выпрямился, его лицо заливал румянец, утекавший по резко проступившим сосудам в мягкую рыжую бороду.
Он все-таки решил не менять планов и ехать на дачу. Дача была родительской, но мать с отцом приезжали туда только летом. Он трижды пропустил хорошо знакомый поворот на Скоротово, съехал с трассы, встал на обочине, включил аварийный сигнал и смотрел на рыхлые поля с торчавшими из снега озимыми и на закатные полосы низкого горизонта.Он просидел так минут десять. Пришло сообщение. Степан схватил телефон, и за секунды в его голове вихрем пронеслось ближайшее будущее – он разворачивается, возвращается в Москву, Ася кается и они проводят выходные вместе. Но сообщение прислала не Ася, а секретарь бюро, предупреждавшая о переносе понедельничного совещания.
Сейчас он стоял на верхней ступени дачного дома, где в детстве проводил почти каждое лето. Было темно и тихо. Шуршали только пакеты в его руках. Из широких щелей забора был виден соседний двор, укрытый нетронутым снегом, и казалось, из них льется чистый свет.
Не раздеваясь, он поднялся на чердак, запустил котелотопления. Сел в продавленное кресло, повернутое к окну.Оттуда была видна узкая острая крыша соседнего домика,слуховое окно в ней и верхушка березы. Степан сунул руку в карман. Поискал телефон, не нашел. Забыл в машине, и теперь чувствовал, что потерял единственную связь с Асей.Хотел тут же спуститься, но остался сидеть, думая, что если просидит достаточно долго, время само принесет изменения – выйдя к машине, он обнаружит в телефоне сообщение от нее. Так он просидел минут пятнадцать, двадцать и уже полчаса. Редкие порывы ветра наглыми пальцами давили на стекло. Вдалеке, тревожно свистя, прошла скоростная электричка, а когда ее свист умолк, тишина стала еще глубже.
В доме с узкой крышей жила одинокая старуха Тамара. Должно быть, уже померла. Прошлым летом она не приезжала из Москвы, хотя раньше не пропускала ни одноголета, появлялась здесь ранним маем и часто задерживаласьдо ноября. Степан уже сам не проводил здесь каждое лето, как в детстве, но часто приезжал к родителям. Отец сердился на Тамару – ее забор почти свалился в их двор. На весу его как будто держал только хмель.
Степану почему-то вспомнился день, когда он впервые начал бояться Тамары. Ему было лет шесть, он играл во дворе – лил воду из лейки на муравьев, тащивших комки земли через выложенную плиткой дорожку к теплице.Струи подхватывали их гранатовые на солнце тельца, сносили в большую лужу, собравшуюся там, где кончалась плитка, и они барахтались, кружили в воде. Степан быстропонял, что муравьи плавать не умеют, перестал лить и просто наблюдал. Один муравей барахтался всех отчаянней и уже достиг края лужи. Тогда Степан подлил еще, егоотнесло на середину, где он погиб. Степан поднял голову вверх. Из чердачного окна на него смотрела Тамара –прямая сухая отвратительная старуха. Степан бросил лейкуи убежал. С тех пор она следила за ним из чердачного окна. Сидя с родителями за столом во дворе или играя, он часто натыкался на ее колючий взгляд. Степан никогда не жалел о том, что топил муравьев, и топил их еще неоднократно, но почему-то стал бояться, что Тамара расскажет об этом родителям, и родителям это не понравится. Он сам начал подглядывать за ней – из окна на чердаке. Тамара, застыв у окна, высматривала во дворе его, а он был здесь и сам следил за ней. И каждый раз, когда ему удавалось ее обмануть, на мгновение его охватывал восторг.
Детей у Тамары не было. Когда в прошлом году кто-то из соседей передал, что Тамара в больнице и вряд ли протянет до осени, Степан – уже взрослый Степан – почувствовал облегчение. Его отец, жизнерадостный невысокий толстяк,кажется, тоже. Он много лет просил Тамару позволить ему поставить между их дворами новый высокий забор. Он сделал бы это за свой счет. Но она отказывалась, говоря, что высокие заборы не переносит. И Степан знал почему. Годами старый забор продолжал доставлять его отцу, любившему во всем порядок и стройность, почти физическое страдание.
Степан закрыл глаза. Он почти убедил себя в том, что она уже написала и остается только спуститься к машине. Он хотел представить лицо Аси, увидеть его в воображении, но из памяти почему-то выплыло лицо Инны, с которой он встречался до Аси. Восемь месяцев назад он оставил Инну. Но не ради Аси, с той он был еще не знаком, а познакомилсячерез несколько дней после расставания с Инной в офисе клиентов, куда он приезжал представлять проект коммерческого помещения.
Он вышел в зеленую зону бюро проветриться после «душного» клиента. У стены, полностью отведенной под вертикальный сад, стояла Ася и пыталась сделать селфи.
– Че, давай я? – предложил Степан.
– Давай, — ответила Ася, бросив на него оценивающий взгляд и протягивая свой телефон.
Степан навел камеру на ее лицо. Она поправила короткие темные волосы. Он дотронулся до ее лица на экране. Курчавый мох смазался в ровный зеленый фон, и из него выплывала объемная улыбка Аси.
– А если найду? – спросил Степан, обращаясь к ее лицу на экране, и не глядя на нее саму.
– Ищи, — сказала она.
Он открыл ее инстаграм, и в тот же день вечером нашел ее аккаунт и написал ей. Ася ответила сразу.
На втором курсе института он начал по-серьезному встречаться с девушками, но ни одни отношения не длились больше года. Он уходил и сразу встречал новую. Но надо отдать ему должное, он никогда не бросал одну ради другой. Просто отношения с одной и той же женщиной ему быстронадоедали, он избавлялся от нее, и пустое место, образовавшееся с ним рядом, как будто само притягивало другую.
С Инной он расставался в Питере. Приехали туда почти всем офисом на конференцию. После душа он сидел в банном халате в кресле. Она – в синем свободном платье с красной вышивкой у ворота – на краю кровати. Ее длинныеволосы закрывали половину лица. Степан только что без злобы, по-дружески сообщил ей о том, что их отношения завершены. В ее глазах появились гранатовые крапинки, которых Степан никогда раньше не замечал. И тогда он сделал то, чего обычно не делал – приплел какие-то непреодолимые обстоятельства. Инна продолжала молчасидеть, ровно держа спину. Накануне они не ссорились. Степан поправил разъехавшийся халат – зачем-то ему хотелось хорошо выглядеть. Инна перевела взгляд на его руку. А потом вдруг упала перед ним на колени, прижалась щекой к его руке. Рука Степана дернулась, края халата снова разъехались, и он подцепил махровую ткань кончиками пальцев.
– Не бросай меня, — заговорила Инна, в ее голосе не было страсти, женских эмоций, а было что-то беспомощное и наивное, почти детское. Но Степана поразило другое – в ее голосе он не услышал ничего, унижающего ее человеческое достоинство. Такой тон был ему до сих пор не знаком.
Он снова напомнил ей о непреодолимых обстоятельствах, отказавшись их пояснять. Медленно, миллиметр за миллиметром он вытягивал руку из-под ее щеки. Бросил взгляд на часы. Через пятнадцать минут уже надо собираться на завтрак. Он решил задержаться. Ему неожиданно понравилась эта сцена. Ее волосы щекотали егоколени. Она шептала слова любви в тыльную сторону его руки. Он не прерывал ее горячего шепота, и могло показаться, будто она убедила его. Но через пятнадцать минут он поднялся.
– Ну, это вопрос решенный, — дружелюбно сказал он. – Не обессудь.
Она тоже встала, пошатываясь дошла до кровати, села.
– А что мне теперь делать? – как будто из тумана спросила она.
На этот вопрос Степан всегда знал, что сказать. Они всегда в конце задают этот вопрос. «А что ты делала до встречи со мной? А как ты жила раньше? Вот так и живи».
– Живи своей жизнью, — сказал он.
Инна положила руки на колени, развернула их к себе ладонями, будто держала на них сейчас что-то мягкое нежное, что нужно прятать от посторонних глаз. Степан быстро оделся.
– Я завтракать, – сообщил он, вложив в тон предупреждение – приглашает он ее теперь только как коллегу.
Закрывая дверь, он бросил взгляд на ее сгорбленную спину.
Через три дня, уже в Москве он получил от нее длинное письмо, в котором она объясняла, как сильно его любит, и почему он – теперь и навсегда ее жизнь. Он не мог не признать, что и читать это письмо ему было приятно, но, с другой стороны, оно раздражало его нелогичностью – Инна писала так, будто убедившись в том, как сильно она его любит, он должен был или мог в ответ ее полюбить. «Живи своей жизнью», – коротко ответил он. «Я тебя прощаю. Будь счастлив изо всех сил», – сразу же пришло от нее. Как будто нельзя было промолчать. Было бы лучше, если бы она уже ничего не говорила.
Он поднялся и пошел вниз. На первом этаже его лица коснулось согревшееся дыхание дома. Сообщений от Аси не было. Он выпил две бутылки темного пива.
Утром Степан разогрел в микроволновке блинчики и съел их с малиной. В этот день они с Асей собирались дойти до соснового бора, тот – за железнодорожной станцией, а через него выйти к ключу родниковой воды. Вернуться, пообедать и валяться в кровати за просмотром сериалов. Он специально оформил на этот месяц подписку. Он открыл чат с Асей. Она была в сети. «Что происходит-то, а?» – спросил вслух он. Он начал набирать ей сообщение, но остановился и все стер. Скоро она напишет сама. Они всегда пишут первыми. Унижаются. Умоляют. Просят прощения за вину, которой на них нет. Говорят голосами своих психологов. А потом срываются и оскорбляют. «Она напишет сама» – настойчиво сказал себе Степан.
Он вышел во двор и собрался расчистить дорожку к дому.Под крышей сарая заметил длинную бороду сосулек. Одна из них, поймав невидимый солнечный свет, кольнула его бликом в глаз. Он схватился за глаз, потер его. Поднял лопату совком вверх и подрубил несколько сосулек под корень. С тонким звоном они упали в сухой снег. Степанзачем-то с опаской посмотрел в сторону чердачного окна. Вынул из снега сосульку, посмотрел сквозь нее на чердачное окно. Оно было темным, слепым.
Он передумал убирать снег, решив протоптать дорожку. Дошел до ворот, думая об Асе. Пошел обратно, стараясьнаступать на нетронутый снег между следами. Он сравнивал Асю с Инной. Ася проигрывала во всех смыслах. На Инне можно было даже жениться. Но зачем? Жениться Степан пока не планировал. Ему всего тридцать два. Он стал вспоминать последний ужин с Асей. Может быть, там произошло что-то, чего он не заметил? Неделю назад Степан водил ее в «Сахалин». Ели икру сига, устрицы Ямато, карпаччо из артишока. На десерт Ася съела что-то из манго. Степан никогда не был жадным и в пределах разумного денег на женщин не жалел. Но никогда ему не приходилось тратить на женщин в ущерб себе или покупать им что-то, отказывая самому себе. В «Сахалине» все было хорошо. Он напряг память, но ничего плохого из ресторанавспомнить не смог. Им все так понравилась, что Ася даже выложила фото еды в инстаграме, тегнув ресторан. Степан вынул телефон из кармана, открыл чат с ней. Она в сети! С кем с утра переписывается?! Не прекращая ходьбы, он стал набирать ей сообщение. Поставил восклицательный знак в конце вопроса. Быстро все стер, бросил телефон в карман, схватил пригоршню снег и обтер ею лицо. «Не писать» – приказал ОН себе.
Пошел к дому. Поднялся по лестнице, сразу передумал заходить и решил идти в бор. Дошел до ворот, остановился.Ему теперь казалось, что его жизнь, прежде похожая на широкое бескрайнее поле, вдруг сузилась до нескольких коридоров, и в какой ни ткнись, каждый сужается в конце. От калитки он вернулся во двор и направился к покосившемуся забору. Отодвинув доску, легко проник в чужой двор. Дом, стоявший посреди двора, был старым, похожим на скворечник. Крыша его как будто нарочно была собрана так, чтобы острыми углами отпугивать птиц.
Двор был пуст – ни теплиц, ни беседок. «Наши отношения завершены», – зло проговорил он. Завершены? Да? Это кто так решил? Ты? А объяснения? А причины? Какого вообще черта? Ему-то теперь как жить? «Мне, – он ударил ногой по снегу, – как жить?».
Степан пошел к скамейке, которую заметил у забора. Сел на нее, хмель зашуршал у его уха сухими листья, не рассыпавшимися только из-за мороза. Уставился на слуховое окно. Ухмыльнулся. Повзрослев, он не часто сюда приезжал к родителям летом, но сейчас все равно чувствовал облегчение от того, что Тамара умерла, и больше никто не будет за ним следить. Он сам виноват – она могла умереть еще раньше, семнадцать лет назад.
Степану было пятнадцать, он играл с мячом во дворе. Тамара непривычно ни разу не появилась в окне. Потом он ушел на чердак и видел из окна, как соседка, дружившая с Тамарой – что казалось Степану совершенно невозможным, у Тамары не могло быть друзей – подергала ручку калитки и пошла назад. Степана охватило странное чувство, составленное из беспокойства и любопытства. Он вышел из дома и перелез через щель в заборе. Его как будто кто-то тянул за нить, которой он был связан с этой старухой.
Ни на что не отвлекаясь, Степан пошел прямо к дому. Открыл дверь, под его носом пронесся запашок – едва уловимый, мягкий. Степан зашел в комнату и увидел Тамару. Она лежала на узком диване, подложив под голову бархатную зеленую подушку. Одета она была в старомодный фиолетовый костюм – юбку и двубортный пиджак. Такие костюмы он видел только в старых журналах мод, выписываемых когда-то бабушкой. На ее ногах были черные капроновые колготки и туфли на каблуке. Лицо у Тамары было торжественным и строгим, на макушке возвышался аккуратный пучок седых волос. Степан приблизился. Ее глаза будто бегали под тонкими, изъязвленными синими жилками веками. Степану показалось, и с закрытыми глазами она следит за ним. Он хотел дотронуться до ее тонкой будто бумажной кожи руки, но заметил, что под ладонью, лежащей на плоском животе, Тамара держит белый кружевной платок. Он отдернул руку и бросился прочь. Охваченный страхом, он рвался скорей оказаться за забором, но неожиданно для самого себя, свернул в кухню. Здесь эфирный запах был сильней и еще отдаленно пахло жженными спичками. Он вывернул ручки газовой плиты, открыл окно. Через несколько минут его мать вызвала скорую.
Он подошел к щели в заборе. Но как Ася может спокойно жить после того, что произошло? Его глаза заслезились от жалости к себе. Через пару месяцев он собирался сообщить Асе о том, что их отношения завершены. По-другому он не мог. «Забыть ее и никогда не вспоминать, как будто ее не было», – приказал себе он и почти успокоился.
Носком ботинка Степан подолбил снег. Вот здесь она лежала – та доска. Тамара уже вернулась из больницы, где ее откачали после газового отравления. Степан следил за ней из окна. Неловко взмахивая молотком, она забивала гвозди в доску. Степан так и не смог догадаться, к чему эта сумасшедшая старуха хотела приладить доску. Но через несколько дней он играл с мячом, и тот некстати перелетел через забор. Он побежал за ним. Юркнул в щель и наступил на доску, из которой острием вверх торчали большие гвозди. Гвозди вонзились в его пятку и пальцы. Степан взвыл. Его обиженный удивленный и разъяренный вопль слышал, наверное, весь поселок.
– Вот тебе и благодарность, — с укором сказала мать, когда, уже вернувшись из травматологии, они обедали во дворе.
Степан сидел, положив туго перебинтованную ногу на соседней стул. Отец потянулся короткими пальцами к вазочке – за любимым песочным печеньем. Молча его съел, запил чаем и долго стряхивал с кончиков пальцев невидимые крошки на землю, словно кого-то кормил.
– А за что ей его благодарить? – наконец спросил он.
Мать промолчала.
Вспомнив и об этом, Степан передумал лезть через щель и решил выйти в калитку. На дороге он увидел женщину с терьером, которая шла в его сторону и махала рукой.
– Ой, а вы, наверное, родственник Тамары? – спросила она.
Степан кивнул, чтобы не пришлось объяснять, почему он вышел с чужого двора.
– А я тут неподалеку живу, давно сюда не приезжала, — продолжила тараторить, задыхаясь от быстрой ходьбы, женщина. – Как она?
– Умерла, — зачем-то сказал Степан.
– Ой, как жалко, — женщина сжала перед собой руки. Поводок натянулся, терьер завизжал. – А, с другой стороны, — продолжала она, перекрикивая собаку, – ей жизнь была в муку. Наверное, она вам рассказывала, как любила одного человека, а он ее предал? Она так и не смогла жить своей жизнью. Хотела сама уйти, но соседский мальчишка ей помешал. Примите еще раз мои соболезнования.
Степан развернулся и пошел прочь. Несколько часов он гулял, а вернулся со стороны поля. Долго стоял во дворе и смотрел в пустое небо. Только со стороны станции на немвисело больше белесое пятно, непохожее ни на одно атмосферное явление. Степан перевел взгляд на окно Тамары и смотрел уже на него так долго, пока из него не начали проступать ее презрительные острые черты. Послышался звук сообщения. Степан резко взволнованнопотянулся за телефоном. Приятель приглашал его сегодня вечером в бар. Он хотел ответить ему, что скоро будет, но открыл чат с Асей, и дрожащими пальцами кое-как набрал и отправил ей сообщение – «Может, все-таки объяснишь, почему ты меня бросила?».
Добавить комментарий