Подписчики просят меня написать как все начиналось на Украине. Удивительно, но многие тогда за ситуацией не следили. Я же могу только рассказать что видела я сама и передать свое восприятие.
Я приехала на майдан и пыталась рассказывать о происходящем объективно. Для меня было так: хотят эти люди бунтовать – ради Бога. Имеют право. Чужая страна. Только мне сложно было понять антироссийские лозунги, сопровождавшие майдан с самого начала. В какой-то момент российскому журналисту там стало небезопасно работать. Нет, не так. Тем, кто сразу просил прощения за то, что он русский и признавался в любви к майдану, было безопасно. А я бы лучше откусила себе язык. Такой характер.
В тот день, когда наши войска зашли в Крым, я находилась в палатке ветеранов Афганистана и брала интервью. Когда я туда входила, на меня повязали желто-голубую ленточку. Я понимала, что развязывать ее у них на глазах – совсем небезопасно, но мои пальцы уже развязывали ее. Ну вот такой характер. Просто я не хочу носить символы чужой страны. Во время интервью в палатку ворвался человек и крикнул – «Русские танки в Крыму». На меня набросились с руганью, что я – русская тварь. Я все время молчала. А что мне еще оставалось? То есть первую словесную агрессию в этой палатке получила я. Ну да, не повезло.
Когда я вышла из палатки, я увидела, что крапает мелкий дождь. Надо всем этим майданом повисла такая влажная тяжелая тишина. И вылезший на сцену украинский политик завопил – «Тримайтесь! Будет война!». Я помню, как за моей спиной женщина исполненным ужасом голосом спросила – «Он карту России видел? О какой войне он говорит?».
На следующий день комендант львовских сотен пригласил меня на базу «Барс», там в этот момент проходило слияние призывников с боевыми сотнями майдана. Почему именно меня? 1. Не всегда мужчины адекватно реагируют на женщин. 2. Нужен был именно российский журналист, который транслировал бы то, что им надо – об этом я догадалась уже там, на базе.
На базе меня встретил генерал Кульчицкий и дал свое единственное в жизни интервью. Он говорил, что будет нас – россиян – травить, уничтожать, совершать диверсии на нашей территории. Я быстро поняла, что это интервью «с дулом у виска». Он стоял против майдана, и это интервью было его расплатой. А мной просто пользовались. Когда комендант сотен на минуту вышел ответить на звонок, я сказала, что не верю ни одному его слову, что я приняла решение – он будет анонимным героем, его фамилии никто не узнает. Он кивнул и сказал – «Спасибо вам. Война будет. Если вам нужна будет моя помощь, я буду вас всегда помнить». Потом мне очень много денег предлагали за аудиозапись этого интервью. Естественно, я не согласилась ни на одно предложение. И никто бы не узнал фамилии этого генерала, если бы уже через месяц он не погиб – его вертолет был подбит над Донбассом.
А у меня уже сформировалось отношение к майдану. Отвращение. Я увидела, как ведут линчевать первых людей, и меня уже мутило от запаха этих сгнивших цветов, которыми чествовали погибшую сотню, от запаха жженных покрышек и от ненависти к моей стране. Меня мутило и продолжает мутить от людей, которые сделали себе карьеры на майдане. Вылезли из грязи на крови. Я немало таких повидала. Я не могла заступиться за тех, кого линчуют. Мне было страшно. Но когда я видела, как толпа ведет человека со связанными скотчем руками за спиной, у меня земля проваливалась под ногами. Не то, чтобы я до этого ничего страшного не видела. Видела. Но. Это было что-то бесовское. Такого я не видела. Только однажды, прикусывая от страха язык, я спросила ведущих – «Куда вы этого человека?». Мне ответили, что это – не человек. Я тогда не знала, что стану свидетелем многолетнего расчеловечивания людей. Но потом уже в Донбассе я в полной мере поняла, что такое «он, она – не человек».
Тогда же на майдане я поняла, что вот эти тысячи собравшегося там и уже вооруженного люда надо куда-то девать. Переворот произошел. Блага были распределены. Но. Но! Боевой настрой сотен не закончился. Пыл не вышел, а только начал копиться. Они были полны такой ненависти. И им непременно нужно было ее к чему-то приложить. Я не сомневалась, что будет война. О ней молились и священники Киевского патриархата на сцене. Я помню эти заунывные голоса. Мне казалось, они раздаются прямо из самого ада.
Сотни говорили политикам – «Вы будете делать как мы скажем. А нет, так зайдем к вам в кабинеты и вытащим вас за волосы». Главную площадь страны надо было очистить. Сами они бы не ушли. Поэтому, когда Стрелков появился в Славянске, я думаю, многие на Банковой вздохнули с облегчением – скоро у них будут небесные тысячи. Чернь, сделавшая майдан, должна была быть уничтожена. Я это все знаю потому, что я это прожила.
Скоро мне позвонил комендант сотен и дал послушать, как они лупят по домам Славянска. И теперь когда мне говорят – «А ваш Гиркин первым зашел!», я про себя просто усмехаюсь. Ну к чему мне спорить? Но я-то знаю, что он зашел и горсточка людей с ним. А что стоило для украинской армии их выбить? Ничего. Но послали отморозков стрелять по домам. Война нужна была. Война.
К тому же напомню, что ополчение начало формироваться, когда начались первые прилеты и смерти среди гражданских. Оно сильно пополнилось, когда случилась Одесса. У многих ополченцев были позывные «Одесса» – в честь тех людей, которых жгли 2 мая, а потом глумились, что вот пожарили русские шашлыки. Я – вообще уникальный в этом смысле человек. Я – единственный журналист, который видел слияние на базе «Барс». И я видела начало формирование ополчения. И я напомню, что Путин просил жителей Донбасса не проводить референдум о федерализации. Он просил их повременить. Но временить, когда матери уже спали на могилах своих погибших от снарядов детей, многие не могли и не хотели. Уже была первая кровь. И она была кровью Донбасса, который-то, по сути, в этом шабаше на майдане участия не принимал, просто ждал, когда беснующиеся угомоняться и можно будет снова спокойно жить и работать.
Добавить комментарий